Так повелось, что в своём ближайшем окружении она считалась Фру. Ей это только льстило, потому что Фру всегда нравились ей. Но как иногда голова закружится от Бру…
Так повелось, что в своём ближайшем окружении он, в свою очередь, считался Бру. Наверно, потому, что всегда ухитрялся делать всю брушную работу на отлично. А может быть, умел вовремя стукнуть по столу кулаком — образно выражаясь, конечно.
Были они оба прекрасными Существами.
Однажды он и она встретились.
Это было на автобусной остановке, в самой автобусной обстановке: толпа, ожидающая транспорта, шум, гам. Гамать обоим Существам нравилось, но не так же громко.
Поэтому, посмотрев друг на друга и распознав друг в друге (бруг в фруге, а фруг в бруге) единомышленников, отправились они немедленно к нему домой. Гамать.
— Во что будем гамать? — спросила она, хлопая глазками, как заправская Фру.
— Ясное дело, — залихватским тоном в духе истинного Бру ответил он, — в Пенал. Есть у меня такая компьютерная фенька.
У неё голова пошла кругом, причём неясно, бругом или фругом, потому что Пинал — это что-то типично для Бру, это они обычно, вроде как, что-нибудь или кого-нибудь пинают. А фенька — это не то браслетик для Фру, не то даже настоящее фрушное имя.
— Послушай, давай разберёмся, — сказала она жалобно, как говорят Фру.
Но ведь разбираются-то обычно Бру, причём по понятиям! Поэтому и у него голова пошла… но бругом или фругом, он уже не понимал.
Потом всё встало на свои места, они вспомнили, кто есть Фру, а кто есть Бру, и успокоились.
И стали они гамать в Пенал.
Пинали они курсором мячик, похожий на клубок шерсти. Вроде как, и для Бру игра, и для Фру, и для котёнка любой направленности. И ничто их не смущало.
Но потом она поняла, что в течение аж десяти минут видела в клубке шерсти мячик, а не так, как полагается заправским Фру.
— У меня проблемы, — произнесла она сурово, поджимая губы и отворачиваясь, смахивая скупую слезу.
— Всё в порядке, — сказал он очень ласково, внимательно заглядывая ей в лицо и поглаживая по руке, — расскажи мне, а?
Она разревелась, как форменная фрушка, и в ту же секунду поняла, что стесняется уже этого.
— Я стесняюсь быть... — начала она, а потом подумала и сказала уже определённо, — я стесняюсь быть. И всё тут.
— Как я тебя понимаю, — сказал он нежно, фружески, а потом, как он умел, стукнул кулаком по столу, — вот, блин, — он едва не выразился жёстче, — что за хрень такая творится.
И тут границы размылись, и она увидела в нём очень близкого Фру и очень свою Бру, и вместе всё это было Существо, которого ей, наверно, давно не хватало.
Похоже, и он ощущал нечто подобное, и ему хотелось то растрогаться и заплакать, то подхватить её на руки и закружить.
И он участливо сказал:
— Солнышко, а давай мы всю эту Бру-Фру-фигню пошлём лесом!
И занимался над лесом рассвет, а по лесу гуляла-вышагивала Бру-Фру-фигня с короткой стрижкой и в серьгах, со спицами в накачанных руках, в кроссовках на полудетских ножках.
И занимался рассвет… И занимались он и она, но отнюдь не фигнёй, которая шла лесом где-то слишком далеко от них обоих. А уж чем они занимались — большой секрет. Но вы догадайтесь.

16 февраля 2010 года

Фона шла по вечерней улице. Было много огней, но не так много света. Фона была названа так в честь своего фонарика. Он показывал свет мира, который собирался в нём прямым сильным лучом личного оттенка — и был заметен некоторым особым способом. Фона точно знала, для чего пришла на эту улицу. Нести фонарик, только и всего. Фонарик для других. Но кое-чего хотелось ей и для себя. Но об этом… об этом Фона чаще думала, чем говорила.
Было много огней. Городских огней, которые сами по себе не несут никакого света.
И встречались Фоне заблудившиеся. Ну, ей встречался много кто, но про некоторых было чётко понятно, что заблудились. Потому что натыкались они на предметы, и им было больно, а порой до обидного часто наступали на грабли. На какие-то вредные грабли, вызывающие привыкание. Фоне чаще попадались грабли полезные. Наступишь — и почему-то больше не хочется. Или вот совсем не хочется только с третьего раза, но желание обязательно с первого раза убывает. Или они вдруг трансформируются из грабель в велосипедные педали. А на вредные грабли когда наступишь, то почему-то ещё больше хочется снова их навестить. И они от того постоянства питаются, чтоб стать ещё более грабельными. И грабят, грабят силы и настроение людей.
Фоне порой хотелось спасти людей от вредных грабель и заблудившести. Потому что ощущала она человеческое счастье и несчастье — и чуяла, что заблудившиеся и наступающие не рады такой жизни, нет в них счастья, много боли и грусти.
Когда-то Фону спасли от такой жизни, показав фонарик, шли рядом и светили, пока не появился у неё свой. Пока не вырос он из зачаточного состояния, в котором находился, и пока не окреп. Тогда сорвала Фона свой источник света с фонарного дерева внутри себя — и стала его нести.
Только… только никто не видел тот фонарик. То есть по-настоящему видели его два человека, две женщины, какие помогали выращивать.
Думала над этим Фона и поняла, что свет для всех разный. И у каждого своя волна восприятия света, а может, и спектр. И что заблудившиеся будут заблуждаться, а наступающие наступать, пока не увидят свет своей волны, родственной их внутреннему фонарному дереву. И тогда расцветёт их дерево, а потом принесёт им источник света — и станет он их собственный. А поскольку у неё свет другой, то для них она Фона не потому, что фонарик, а потому, что фон. Тихий незаметный фон, пройдёшь мимо и не увидишь.
Фона была счастлива. Но иногда ей было грустно. Потому что тех, у кого свет той же волны, воспринимала она как своих главных родственников, самых-самых близких. Два таких было у неё. И два это много. Но не было тех, кому помогла бы она вырастить фонарное дерево. И ощущалось, что не сделано что-то главное в жизни. То есть до сделанного вообще далеко, но порой казалось, что делаться оно и не начинало толком.
Были люди, которые видели слабые отблески, но всё равно не замечали большей части луча.
Фона хорошо помнила — да, именно родственность света привлекла её к тем двум людям. А до тех пор блуждала она и отказывала не в помощи, а тем, кто хотел помочь. Чувствовала: нужно другое, и оно впереди.
И, вспомнив это, догадывалась Фона, что у неё есть всё, чтобы пришли нужные люди. Есть фонарь, есть свет мира в нём. И деятельность. Фоновая деятельность, потому что не главная и не заглавная.
…Задумавшись, Фона чуть не наступила на грабли, но луч в её руках вовремя замигал, и она свернула. Да, улыбнулась она. Оно работает, работает… И это самое главное — когда светло. Потому что истинные удачи — это очень любопытные мотыльки, которые хорошо понимают, где огни, которые горят искусственно, но сжигают по-настоящему, а где заботливый свет, подаренный фонарным деревом, которое выращено совместно и ласково.

25 сентября 2010 года

"Какую музыкошку сделать мне сегодня?" -- подумала Арника, открывая глаза. Решила посмотреть по обстановке.
Стала Арника гулять по Пространству. Было оно большим, просторным и местами шумным. Гуляла Арника, наслаждаясь погодой, не забывая посматривать по сторонам.
Чутьё подсказывало, что где-то тут может понадобиться пространственная музыкошка.
Зашла девушка в парк. Там на скамейке сидел молодой поэт, потерявший вдохновение. "Ему бы личную музыкошку, но сам бы не взял. Идём дальше".
Идти дальше с совсем чистой совестью не получалось. Арника разместилась через три лавочки от поэта и аккуратно посадила на свою лавку музыкошку. Нежная получилась, радужная.
Отлично, подумала Арника. Вроде, пространственная, а и ему достанется мурлыканье.
Теперь можно было идти дальше, не оглядываясь. Мамы гуляли с детьми, бабуля кормила воробьёв.И всё это солнечно, среди листьев, похожих на отблески. Какая приятная часть Пространства.
Девушка вышла из парка и продолжила прогулку уже по улице, думая о своём странном деле. Создавать музыкошек интересно и весело. Каждая музыкошка -- существо дивное. Своему хозяину или случайному встречному мурлыкает она музыку, под которую хорошо думать и говорить с собой. И порой в разговоре с собой раскрывались людям тайны невиданные. Как прекращал человек нуждаться в музыке, уходили музыкошки гулять в Пространство. От музыкошек пространственных была тоже польза, потому что музыка может порадовать, даже если краем уха слышишь её. Услышал -- забыл, а на душе-то маленький след вдохновения. А личную музыкошку -- её можно лишь тому, кому очень нужно, и под большую ответственность.
А Пространство жило, интересное и шумное, местами солнечное, местами тёмное... Проходя мимо телефонной будки, Арника увидала человека с ножницами. Он пытался перекроить пространство. "Погоди, -- сказала Арника, -- зачем кроить-то? Можно просто вклад сделать". Он не слышал, продолжая кроить. Но отрезанные части Пространства прирастали снова туда, откуда были взяты.
Э, подумала Арника,пойду дальше.
В переулке встретился ей музыкотёнок. От одной из моих кошек, не иначе, растрогалась Арника. Что же с ним делать?
Вообще музыкошки ходили, невидимые, не доставляя никому хлопот, объявляясь лишь некоторым людям. Пристраивать котёнка смысла не имело, потому что питался он сам -- музыкой Пространства. Если только пошалить... И Арника постучала в ближайшую дверь, громко мяукнув, а затем спряталась за угол дома. Пока котёнка подбирали и удивлялись ему, девушка прошла между домами в другой переулок.
Каждый отвечал за свою часть Пространства, за свой вклад в него, вот и она отвечала за музыкошек. За ту музыку, что мурлычат они людям, за выпускание коготков, за ловлю мышей...
А дома ждал музыкотёнок, давно выросший во взрослую кошку, которого когда-то она сама обнаружила под своей дверью...

13 октября 2010 года