Обезьяна была умной на вид, упитанной и очень тяжёлой. Она сидела на траве и с интересом глядела на молодого ангела, который безуспешно пытался подтащить её к финиковой пальме. Юноша старался изо всех сил; он долго бегал вокруг непослушного животного, он вцеплялся обеими руками в волосатую кисть и тянул на себя, он обхватывал обезьяну под мышки и громко пыхтел, пытаясь оторвать её от земли, но та сидела как вкопанная.
Наконец обезьяне это надоело, она отодвинула ангела в сторону длинной рукой, нехотя встала и вразвалочку побрела к дереву. Подойдя к пальме, она оперлась на ствол и вопросительно посмотрела на юношу.
Обессилевший ангел жадно хватал ртом воздух. Немного отдышавшись, он доковылял до обезьяны, поднял с земли толстую палку, сунул ей в руку и ткнул вверх полусогнутым перстом:
— А теперь кидай её во-он в ту гроздь фиников.
Обезьяна с искренним удивлением посмотрела в указанном направлении, затем опять на ангела, зевнула и уселась под деревом, прислонившись к стволу спиной.
Ангел тихо застонал. С мрачным видом он положил животному руку на плечо и опять указал на гроздь.
— Вот это финики. Их ты должна сбить палкой. Палкой. Это та штуковина, которая у тебя в руке. Это не просто палка. Это орудие. Все люди должны пользоваться орудиями. Именно этим они будут отличаться от животных, понятно? Вот этой палкой они будут отличаться.
Обезьяна с уважением посмотрела на зажатый в ладони дрын, сунула палец в рот и опять перевела любопытный взгляд на ангела. Тот поджал губы, засопел, отобрал у ученицы палку, размахнулся и запустил её в небо. Не пролетев и половины расстояния, орудие описало красивую дугу и шлёпнулось рядом с обезьяной, которая едва успела отдёрнуть ногу. Животное подобрало палку, посмотрело на ангела исподлобья и неодобрительно поцокало языком. Юноша взвыл в голос, расправил крылья, в несколько взмахов долетел до кроны дерева, оторвал от грозди крупный финик, камнем рухнул на землю, потряс перед носом обезьяны спелым плодом и с криком "Финики!" вгрызся в него.
Лицо обезьяны расплылось в понимающей улыбке. Она аккуратно прислонила палку к пальме, поднялась на ноги, не спеша забралась наверх по бугристому стволу, сорвала один финик, осторожно спустилась и протянула его учителю. Глаза ангела остекленели, и он мешком осел на землю. Обезьяна озадаченно посмотрела на юношу, взяла с ладони финик большими мягкими губами и начала его жевать.
Вскоре ангел зашевелился, сел, потряс головой и поднял глаза на ученицу. Обезьяна глядела на него с видимым сочувствием. Юноша слегка смутился, прочистил горло, огляделся, поднял с земли два заранее приготовленных камня и объявил:
— Ладно, к использованию орудий мы приступим немного позже, а сейчас займёмся их изготовлением. Если кто-то будет за тебя делать орудия труда, то настоящим человеком тебе никогда не стать. Смотри сюда: это у нас будет каменный топор.
Обезьяна выплюнула финиковую косточку и склонила голову набок. Юноша стиснул зубы, примерился и с силой ударил острым камнем по более плоскому. Во все стороны брызнули каменные крошки. Обезьяна оживилась, захлопала в ладоши и возбуждённо ухнула несколько раз. Сияющий от радости ангел протянул ученице камни:
— Держи. Этот камень кладёшь, а этим бьёшь по краю. Ну, ты сама всё видела. Давай.
Обезьяна надула губы и издала звук, похожий на лошадиное фырканье.
— Ты будешь эволюционировать или нет, зараза такая?! — заорал потерявший всякое терпение ангел.
Обезьяна изобразила ужас и закрыла голову руками. Сквозь мохнатые пальцы на юношу с любопытством поглядывал живой чёрный глаз.
Ангел схватил обезьяну за плечи и взмолился:
— За что ты так со мной?! Ты же знаешь, кто мне это поручение дал. Говорит, можешь на небеса не возвращаться, пока из обезьяны человека не сделаешь. Тебе что, трудно стать человеком?
Обезьяна поглядела вверх и задумалась.
Плечи ангела поникли. Он отпустил ученицу и поплёлся в близлежащие заросли.
Через некоторое время ангел вышел из кустов, держа в руках аккуратно сложенную хламиду. Крыльев за плечами не было, на бёдрах красовалась импровизированная юбка из широких инжировых листьев, тщедушная грудь от холода покрылась пупырышками. Не глядя на обезьяну, он сел около пальмы, пододвинул к себе палку, поднял с земли камни, положил один из них на плоский булыжник и начал уныло лупить его другим камнем.
Обезьяна подобралась сзади и, нежно уукая, принялась перебирать его волосы...

Перед Ним сбившейся простынёй лежала пустыня. Вода полностью сошла, и мелкие кварцевые крупинки ослепительно сверкали на солнце. Кое-где, сливаясь с песком, белели кости животных.
Ему было очень плохо. Он всегда знал за собой излишнюю вспыльчивость и часто страдал из-за неё, но на этот раз приступ раздражительности обошёлся Ему особенно дорого.

Земля охнула под напором небесных вод, к облакам взмыл отчаянный вопль гибнущих людей и животных, и Ему захотелось зажать уши. Крики быстро утихли, но Он ещё долго глядел вниз на эту проклятую пыльную бесконечность, на серые волны, разом слизнувшие с поверхности земли вековой мусор и навсегда укрывшие под собой Его неудачу.

Что делать дальше, Он не знал. Тогда, поднимая руку для рокового жеста, Он ясно видел перед собой мерзость, которую надо было искоренить. Он и сейчас считал своё решение единственно возможным в сложившейся ситуации. По-другому было нельзя.
И поэтому Он совершил самую большую ошибку, которую только можно вообразить. Он поступил как положено.
Он даже не мог предположить, что бывает так тоскливо. Одиночество причиняло невыносимую боль. В отчаянии Он дошёл до того, что оставил Землю и навестил нескольких соседей-демиургов, но те были заняты проблемами своих планет и всячески избегали общения с непрошеным гостем.
И Он вернулся.

Среди клочков пены мелькнула красная искорка; Он машинально потянулся к ней сознанием и обнаружил, что это бутон цветка. Зелёный стебель качался на волнах, раскинув листья в разные стороны.
Он выхватил цветок из воды, нашёл глазами ближайший островок, в который превратилась вершина горы, и переместился на мокрый неровный выступ. В глубокую трещину у Его ног набилось немного земли. Он выскреб всю почву в деревянную чашу, размял руками комки, сделал ямку и бережно опустил в неё растение. Погладив пальцем влажные лепестки, Он отправил цветок в свои покои.

— Вижу, ты всё-таки не смог сдержаться.
Свистящий голос Наблюдателя вернул Его к реальности. Немигающие глаза с вертикальными зрачками смотрели спокойно и сочувственно, чешуйки отбрасывали на песок светло-зелёные блики.
Он наклонился, поднял выбеленную солнцем лопатку какого-то зверька и начал отряхивать с неё песок.
— А ты мог бы вернуть всё обратно? — вдруг спросил Наблюдатель, блестя глазами.
— Нет, — покачал Он головой. — Я принимал в этом участие, а вносить изменения, связанные со своим существованием, не могут даже старшие демиурги.
— Запомни: умный не совершает полностью необратимых поступков. Он всегда оставляет лазейку, чтобы подчинять себе будущее. Иначе оно подомнёт его; третьего не дано. Я перед потопом предпринял кое-какие меры от твоего имени; думаю, тебе это пригодится в дальнейшем.
Он задумчиво поглядел на Наблюдателя и медленно покачал головой.
— Уверен?
— Да. Хотя...
— Передумаешь — скажешь. Чем сейчас будешь заниматься?
— Всё начну с начала. За мной теперь долг. Перед всеми погибшими от моей руки.
— Как знаешь. Только не забывай делать поправку на свою не в меру увлечённую натуру. Помни, чему тебя учили: самое опасное для демиурга — это увязнуть в мелочах. Они могут сожрать божественность любого творца. Умей вовремя вернуться к себе. А то с тебя станется, к примеру, для улучшения породы спуститься к своим созданиям и жить среди них.
Он немножко подумал и кивнул.
— Наверное, ты прав. Тогда прошу: если меня всё-таки затянет — помоги вернуться. Пожалуйста.
Наблюдатель шевельнул хвостом, неторопливо развернулся и исчез среди барханов, оставив после себя слабый извилистый след.
Сухой песок еле слышно поскрипывал от зноя. Солнце старательно заливало потоками лучей опустевший мир. Он закрыл глаза и пожелал изо всех сил, чтобы что-нибудь произошло. Он, создатель великих чудес, сейчас сам просил для себя хотя бы крохотного чуда.
Из-за гряды молчащих дюн ему почудился тихий звук. Он затаил дыхание, прислушиваясь, затем улыбнулся и зашагал между барханов, высоко поднимая ноги.
Небритое чудо с закрытыми глазами разлеглось на песке рядом с каким-то диковинным сооружением и посапывало носом. Ничуть не удивившись, Он тронул лежащего за плечо.
— Пожалуйста... нарисуй мне барашка, — неожиданно для себя попросил Он.

P.S. Имя автора не смогла найти.

P.S. Еще раз с Днем Рождения, Heat-Sink

***

"Сорок четвертый, вне всякого сомнения, был самым ветреным существом на свете. Ничто не занимало его долгое время. Он придумывал и тщательнейшим образом разрабатывал планы, вкладывал в них всю душу, а потом вдруг бросал их на полпути к завершению и брался за что нибудь новое. То же самое произошло и с балом привидений. Он созвал несчастных покойников со всего света, из всех времен, а когда представление было готово, Сорок четвертый вдруг пожелал перенестись во времена пророка Моисея и поглядеть, как египтяне барахтаются в водах Чермного моря; он и меня взял с собой . Сорок четвертый уже наблюдал это событие дважды и считал его одним из самых значительных и волнующих. Я едва уговорил его повременить с этим путешествием.

Процессия показалась мне очень интересным, впечатляющим зрелищем. Сначала землю окутала зловещая тьма. Все видимое постепенно растворялось в ней, утрачивая очертания, а потом и вовсе исчезло.

Воцарилась кромешная непроглядная тьма, а с ней – тишина, такая безмолвная, что казалось, весь мир затаил дыхание. Минуты тянулись, тянулись, глубокое безмолвие стало угрожающим; я замер и едва переводил дух. И вдруг нас накрыла холодная воздушная волна – сырая, пронизывающая, пахнущая могилой, вызывающая дрожь. Через некоторое время я уловил легкий щелкающий звук, долетавший издалека. Он слышался все явственней, все громче и громче, он рос, множился, и вот уже повсюду раздавались сухие, резкие, щелкающие звуки; они сыпались на нас и катились дальше. В призрачном свете блеклых предутренних сумерек мы различили смутные паукообразные контуры тысяч скелетов, идущих колонной! У меня волосы встали дыбом. Вы не представляете, какое это было жуткое, устрашающее зрелище.

Вскоре просветлело, как перед рассветом, и мы отчетливо увидели процессию. Для большего эффекта Сорок четвертый раздвинул стены зала. Теперь это был коридор, величественный и необозримый, протянувшийся на много миль. Процессия текла мимо нас, скорбно гремя костями, мало помалу расплывалась, таяла вдалеке и наконец пропадала из виду.

Сорок четвертый не рассказывал мне, как закончили свое земное существование бедные скелеты, проходившие колонной, но заметил, что многие были в свое время известными людьми и вошли в историю. Я припомнил некоторые имена, но большинство из них было мне незнакомо. И это естественно: они принадлежали к народам, исчезнувшим с лица земли десять, двадцать, пятьдесят, сто, триста и даже шестьсот тысяч лет тому назад; я, разумеется, никогда о них не слышал.

По колдовской воле Сорок четвертого на каждом скелете была табличка с указанием имени, даты рождения и смерти и другие краткие сведения. Прекрасная идея, избавлявшая нас от необходимости задавать вопросы. Перед нами прошли Фараон, Давид, Голиаф и еще несколько библейских персонажей, Адам и Ева, несколько цезарей, Клеопатра, Карл Великий, рыцарь Дагобер и короли, короли, короли – без счета; большинство из них правило в незапамятные тысячелетия до Адама Некоторые прихватили с собой короны, а куски полуистлевшего бархата болтались у них меж костей – жалкое зрелище!

Попадались среди скелетов и мои знакомые – я присутствовал на их похоронах всего три четыре года тому назад, – мужчины и женщины, юноши и девушки; они уныло протягивали мне для рукопожатия свои убогие костяшки. Были и такие, что волокли за собой на веревке истлевшие остатки гробов, выказывая прискорбную озабоченность, как бы чего не случилось с их ничтожной собственностью.

Я и не представлял ранее, что печаль может быть нескончаемо долгой и все же трогать сердце, будто несчастье случилось вчера и рана еще свежа. Я увидел стройный скелет молодой женщины; она шла, опустив голову, приложив костлявые руки к глазам, – очевидно, плакала. Это была молодая мать, у которой пропал ребенок, да так и не нашелся; счастье ее было разбито, она изошла слезами и умерла. У меня защемило сердце и повлажнели глаза от неутешного горя бедняжки Я глянул на табличку – несчастье произошло пятьсот тысяч лет тому назад! Мне показалось странным, что оно вызывает у меня сострадание, но, вероятно, такое горе не проходит со временем и боль утраты неизбывна.

Появился король Артур со своими рыцарями. Мне было интересно увидеть их воочию, потому что мы как раз перепечатывали книгу про его время, изданную Кэкстоном . Они ехали верхом на остовах, некогда бывших лошадьми, и держались величаво в своих старинных доспехах, хоть те проржавели, продырявились местами, и сквозь дыры просвечивали кости.

Они говорили о чем то своем, эти скелеты, – сквозь щели в забралах шлемов было видно, как челюсти у них ходят вверх и вниз. Благодаря колдовству Сорок четвертого я понимал их речь. Рыцари обсуждали последнюю битву короля Артура с таким азартом, будто она произошла вчера; по видимому, для мертвеца тысячелетие в могиле все равно что одна ночь – сущий пустяк.

То же самое я наблюдал, когда мимо проходил Ной с сыновьями и невестками. Они, очевидно, позабыли, что когда то вышли из ковчега, и недоумевали, почему теперь ступают по земле. Говорили они только о погоде, похоже, все остальное их ничуть не занимало.
Скелетов предшественников Адама и Евы было в мириады раз больше, чем его потомков. Они ехали верхом на скелетах невообразимых чудищ колоссальных размеров. Они проходили колоннами по десять тысяч скелетов в ряд; стены старого замка раздвигались или вовсе исчезали, освобождая им путь, и вся земля, насколько видел глаз, была забита ими. Имелось среди них и Недостающее звено. Так назвал этот скелет Сорок четвертый. Маленький и приземистый, он ехал верхом на длинношеем и длиннохвостом чудище; оно было длиной в девяносто футов и возвышалось над землей на тридцать три фута; по словам Сорок четвертого, чудище это вымерло восемь миллионов лет тому назад.

Часами шли мимо нас несметные полчища мертвых и так оглушительно гремели костями, что я едва слышал ход собственных мыслей. Потом Сорок четвертый взмахнул рукой, и мы остались одни в пустом и беззвучном мире.
– И теперь ты уходишь и больше уже не вернешься?
– Да, – ответил Сорок четвертый. – Мы с тобой долго дружили, и это было славное время – для нас обоих; но я должен уйти, и мы никогда больше не увидим друг друга.
– В этой жизни, Сорок четвертый. А в другой? Мы встретимся в другой, верно?
И тогда он спокойно и рассудительно произнес нечто непостижимое:
– Другой жизни нет.
Легким дуновением его дух коснулся моей души, поселив в ней смутную и туманную, но в то же время благословенную и отрадную надежду, что в его невероятных словах есть правда, более того – должна быть правда.
– Неужели ты не догадывался об этом раньше, Август?
– Нет, мог ли я вообразить такое? Но если только это правда…
– Это правда.
Мне захотелось выразить переполнявшую меня благодарность, но слова вдруг застряли в горле: меня одолело сомнение.
– Но… но… мы же видели будущую жизнь, – бормотал я. – Мы видели подлинные события и потому…
– То была греза, а не реальная жизнь.
Я чуть не задохнулся от радости: великая надежда встрепенулась во мне.
– Греза? Гре…
– Жизнь сама по себе лишь греза, сон.
Я был потрясен. Боже правый, тысячу раз эта мысль впивалась в меня в часы раздумий!
– Ничего не существует, все только сон. Бог, человек, мир, солнце, луна, бесчисленные звезды, рассеянные по вселенной, – сон, всего лишь сон, они не существуют. Нет ничего, кроме безжизненного пространства – и тебя!
– Меня?
– И ты не таков, каким себя представляешь, ты лишен плоти, крови, костей, ты – всего лишь мысль. И я не существую, я лишь сон, игра твоего воображения. Как только ты осознаешь это, ты прогонишь меня из своих видений, и я растворюсь в небытии, откуда ты меня вызвал…
Я уже исчезаю, таю, превращаюсь в ничто. Вскоре ты останешься один в бесконечном пространстве и будешь вечно бродить в одиночестве по безбрежным просторам, без друга, без близкой души, ибо ты – мысль, единственная реальность – мысль, неразрушимая, неугасимая. А я, твой покорный слуга, лишь открыл тебе тайну бытия и дал волю. Да приснятся тебе другие сны, лучше прежних!…

Удивительно, что ты не догадался об этом раньше, – годы, столетия, тысячелетия, миллионы лет тому назад, ведь ты провел вечность один на один с самим собою.

Удивительно, что ты не задумался над тем, что твоя вселенная и все сущее в ней – сон, видения, греза! Удивительно, ибо она безрассудна, вопиюще безрассудна, как ночной кошмар бог, в чьих силах сотворить и хороших детей, и плохих, предпочитает творить плохих, бог, в чьих силах осчастливить всех, не дает счастья никому, бог повелевает людям ценить их горькую жизнь, но отпускает такой короткий срок, бог одаривает ангелов вечным блаженством, но требует от других своих детей, чтобы они это блаженство заслужили, бог сделал жизнь ангелов безмятежной, но обрек других детей на страдания, телесные и душевные муки, бог проповедует справедливость и создал ад, проповедует милосердие и создал ад, проповедует золотые заповеди любви к ближнему и всепрощения – семижды семь раз прощай врагу своему! – и создал ад, бог проповедует нравственное чувство, а сам его лишен, осуждает преступления и совершает их сам, бог сотворил человека по своей воле, а теперь сваливает ответственность за человеческие проступки на человека, вместо того чтоб честно возложить ее на того, кто должен ее нести, – на себя, и наконец, с истинно божеской навязчивостью он требует поклонения от униженного раба своего.

Теперь ты понимаешь, что такое возможно только во сне. Ты понимаешь, что все – чистое безумие, ребяческий каприз воображения, не сознающего, что оно безумно, – словом, сон, который тебе привиделся. Все признаки сна налицо – мог бы догадаться и раньше.

Истинно говорю тебе – нет ни бога, ни вселенной, ни человеческого рода, ни жизни, ни рая, ни ада. Все это – сон, глупый, нелепый сон. Нет ничего, кроме тебя, и ты – всего лишь мысль, скитающаяся, бесплодная, бесприютная мысль, заблудившаяся в мертвом пространстве и вечности.

Он исчез, навсегда смутив мой покой, я понял, что все сказанное им – правда."

Герман Викторович, лицо весьма незаурядное, имел большую страсть к нестандартным профессиям. Будучи еще юнцом, он сменял их по мере старения интереса (так он любил выражаться), который вовсе не зависел от условий работы. По сути дела, ему было все равно кем, даже чем, работать. Его привлекала лишь общая форма звучания…

Удивительно было и то, что название профессии он придумывал сам, после чего с торжественным видом подходил к зеркалу и «примерял» новоиспеченное мастерство на себя. Он называл это «особым ритуалом»… Далее, по его словам, шли будни.

Каким-то странным образом Герман Викторович находил на своем чердаке городской справочник и начинал обзванивать местные театры, больницы, магазины и даже общественные туалеты с предложением своих услуг… Нетрудно догадаться, что говорили ему по ту сторону провода, однако Герман Викторович был уверен, что его просто плохо поняли. Правда потом он выходил на улицу и с чувством собственного достоинства объявлял ни в чем не повинным прохожим, что уходит в запой… Проходили дни, месяца и Герман Викторович выходил в свет с новой придуманной профессией. Я прекрасно помню, что в эти моменты он был необычайно красив… Спешу заметить, что некоторым особо тонким натурам удавалось угадывать (не приложу ума как) замыслы Германа Викторовича. Знаю подлинно лишь то, что он непременно приглашал этих людей к себе в гости… Часто из его дома доносились звуки разбитого стекла, потом очень громкий задорный смех… Говорят, что таким образом Герман Викторович доказывал теорию хрупкости и видимости мира своему гостю.

Таким он был раньше… С годами пыл Германа Викторовича несколько притих (скорее, притаился). Он стал более направленным, определенным… Припомню один случай: был вечер. Я с большим интересом рассматривал альбом его профессиональных лиц, как вдруг Герман Викторович резко встал, подошел зачем-то к стулу и очень выразительно заявил: «Я – Начальник Бездомных Крыш!» С тех пор он стал много читать, преимущественно ту литературу, в которой было упоминание о начальниках, бездомных и крышах. За три с половиной года Герман Викторович смог ответить на два главных, по его мнению, вопроса, а именно: «Каким образом начальник может быть бездомным» и «Возможно ли строение дома с крыши».

Проходили года, седея, Герман Викторович отдавал свою жизнь идее (здесь наблюдалась прямая зависимость). Странно, но он действительно стал Начальником Бездомных Крыш!!! И стар, и млад, приходя в его чудесный сад, улыбались, видя, как из земли вырастают крыши! Они (крыши) были такие разные: белые, хрустальные, летние, зимние, вдумчивые и рассеянные и каждая из этих крыш была началом… Началом для своего собственного дома.

Творчество Хельги, Клуб Эволюционного Развития "Новый Человек"

Жил на свете Волшебник. Он ходил в высоком колпаке и плаще со звездами, а в руках у него была Волшебная Палочка. Он был очень стар и несчастен - он очень устал оттого, что все знали, что он Волшебник, и, когда он появлялся, постоянно требовали его исполнять всевозможные пустяковые желания. А отказать он не мог – ведь он был настоящий Волшебник. Отчаявшись, он пытался учить людей волшебству, но его ученики так и не становились Волшебниками, они только учились и учились. Они говорили: «Мы не Волшебники, мы только учимся». Так что со временем Волшебник совсем перестал появляться на люди.

И вот однажды один Юнец, слишком наивный для пустяков, обронил в разговоре с друзьями: «Если бы Волшебник пришел ко мне, я бы попросил у него волшебную палочку!» Все посмеялись над ним, но без злобы - ведь его любили, да и Волшебник уже давно ни к кому не являлся...

И Волшебник явился ему. Не так, как он ожидал, и не там, где он готовился его встретить, но Он явился ему и сказал: «Говори, я исполню любое твое желание...» И быстрее, чем успел подумать, Юноша выпалил: «Волшебную Палочку». И, видя непонятное ему смешение чувств на лице Волшебника, повторил: «Волшебную Палочку. Я хочу Волшебную Палочку». Вздох облегчения вырвался из груди Волшебника, и он отдал Юноше... свою. А после снял колпак и плащ со звездами, посмотрел на Юношу, увлеченно разглядывающего свое сокровище, и тихо исчез.

Когда Юноша вспомнил, наконец, о Волшебнике и хотел поблагодарить его, он увидел только колпак и плащ, лежащие на земле. «Чудак» - подумал он. «Но пусть его. Ведь у меня теперь есть Волшебная Палочка!!! Надо ее испробовать скорее. Я хочу... Не получается! Мое желание... Хочу... Я... Постойте, ведь у меня же есть Волшебная Палочка - значит, у меня уже ВСЕ есть. Я ничего не могу пожелать, потому что тогда я променяю ВСЕ на что-то одно... Проклятый колдун! Он обманул меня! У меня есть все - и я ничем не могу обладать! Зачем мне тогда все это нужно?! Потому-то он был так счастлив отдать мне палку! Но как он посмел не предупредить меня, ведь я же не думал...»

Долго еще он проклинал и Волшебника, и свою глупость, и ожидающие его колпак с плащом со звездами - ведь, не имея своих желаний, он только и мог, что исполнять те самые ненавистные ему мелочные желания других.
Лицо его уже стало печально, как у всех Волшебников, носящих колпаки с плащами со звездами, когда внезапно удивление появилось в его взгляде. Он остановил руку, потянувшуюся было к колпаку, и сказал сам себе вслух: «Постойте-ка, так это значит, что если...»

На другой день дети нашли колпак и плащ, весь в звездах, и, отломав сухую ветку, играли в волшебника. А желания их, как всегда, исполнялись.

Полулежа в мягком кожаном кресле у камина, молодой человек в халате размышлял сам с собой: "Ну что же, кем еще вы хотите побыть? Разве королем на этот раз или, может быть, шейхом, султаном? Слава, богатство, женщины. Так уж повелось - всегда есть потребность в мудрых и справедливых правителях. Лишь только найдется подходящий человек - и его сделают королем даже против его воли. Тут мне даже не нужна будет волшебная палочка, чтобы исполнить желание целого народа. Да я вообще с трудом могу припомнить, когда я использовал ее за все это время. Разве что было одно очень сложное дело - починить девочке вдребезги разбитую фарфоровую куклу - ее напрочь отказались взять в мастерскую».

«Бедняга Волшебник! Палочка доставила ему столько хлопот и лишь потому, что он пользовался ею по пустякам, где и без нее можно было прекрасно обойтись. Не только одного человека, но и всех людей можно сделать счастливыми, и никакая волшебная палочка тут не нужна! Нужно только знать и всегда помнить свое заветное желание, а Волшебники найдутся... Вот, один уже точно нашелся – остается узнать желание…»
«Да, так что же, какая роль будет следующей - времени то у меня вечность. Или попробовать роль станционного смотрителя - я видел вчера объявление на столбе: «Требуется... ответственный… оклад...» А что? Вот задачка для настоящего Волшебника, обходясь без волшебной палочки совершать чудеса - чтобы никто никогда не опаздывал на поезд! Ха-ха-ха! Тут без нее точно не обойдешься, но и это не главное. Самое главное - не носить колпак и плащ со звездами. Бедняга Волшебник! А он-то думал, что он должен...»

Прошло еще несколько лет, а может быть и столетий, в общем, срок достаточно долгий, чтобы напомнить любому Волшебнику, даже самому наивному, его собственное Заветное Желание.
И вот, вчера он увидел ее, глаза их встретились, и он даже на секунду забыл, что ему нечего желать. Он даже улыбнулся про себя: «Как это глупо и слепо - желать. Надо просто подойти к ней и представиться - вот и все. Но откуда это смутное беспокойство? Странно. Ее взгляд...»
«Добрый вечер! Меня зовут...» - и тут он назвал имя, которое он носил сейчас.
«Я Волшебник» - он улыбнулся.
Она посмотрела ему в глаза и сказала: «Я знаю».
«Тогда какое твое заветное желание?»
Она тихо и ясно произнесла: «Мое желание в том, чтобы выполнить твое заветное желание!»
Он переспросил, словно не расслышал: "Что?!" За все это время никто из встреченных им людей и не подумал, что у Волшебников тоже есть их Волшебное Заветное Желание…
«Это я хочу исполнить твое желание» - сказали они вместе слово в слово.
«Кто Ты?» - спросили они вместе.
«Я?»
Оба одновременно попятились, остановились, пошли навстречу, не отрывая глаз друг от друга, говоря:
«Я Здесь, чтобы исполнить Твое заветное желание...»

«Странно, совсем еще молодой», - начальник полиции пожал плечами. «Его утром нашла служанка, он лежал на полу у разбитого зеркала».

Так уж случилось, что в этом мире просто нельзя обойтись без волшебников. И каждый, кто берет на себя эту роль, берет ее тогда, когда не ждет и там, где не готовится. И освобождение для них также приходит внезапно. Для них - внезапно. Не внезапно оно только для того, кто приходит освобождать их - каждый раз сам, каждый раз в соответствии с Волшебным Планом. А что же Волшебство? Не может же оно просто исчезнуть с освобождением Последнего Волшебника? Ну, конечно же, нет. Оно прямо Сейчас Здесь. Это и есть освобождение и заветное желание Настоящего Волшебника – стать, наконец, Самим Волшебством. А для этого первое правило – это знать и всегда помнить свое Заветное Желание. Второе – не использовать Волшебную Палочку в пустяковых делах. И самое главное - не надевать колпак и плащ со звездами.

На другой день дети нашли красивую палочку и играли в волшебника. А желания их исполнялись - ведь Волшебные Палочки нужны только для самых сложных случаев.

Творчество Максима, Клуб Эволюционного Развития "Новый Человек